22 ноября Верховный суд России объявил "Форум свободных государств пост-России" "террористической организацией". Эта международная платформа служит площадкой для обсуждений и выступлений представителей движений, борющихся за независимость народов и регионов России. Тематика деколониального активизма становится всё более заметной. Так, этот вопрос в конце октября обсуждали на 13 Форуме свободной России в Вильнюсе. Среди его спикеров была художница, писательница и публицистка Екатерина Марголис, с которой побеседовали "Idel.Реалии".
— Американский исследователь Тимоти Снайдер ввел в оборот понятие "шизофашизм", под "шизофашистами" он подразумевает тех фашистов, которые клеймят "фашистами" других людей. По аналогии вы предложили термин "шизоколониализм". Кто по-вашему занимается "шизоколониализмом"?
— Я бы употребила немного другой глагол, поскольку глагол "занимается" подразумевает довольно высокую степень осознанности, а это не всегда так. "Шизоколониализм", как вообще "колониализм" и вшитая такая имперская матрица присуща в той или иной степени всем людям, особенно людям титульной нации, россиянам, выросшим в Советском союзе и России. И я себя абсолютно не исключаю из этой категории, потому что — это тот вид колониализма, который долго не замечали. Он не назван таковым, и, соответственно, когда нет термина, нет слова, нет нарратива, нет внятного понимания, что и какими словами назвать. Возникает такое облако туманного непонимания, а часто нежелания понимать. А дальше — градации — "от нежелания понимать" до "активного сопротивления пониманию" — варьируется бесконечно. Но, грубо говоря, "шизоколониализмом" я могу обозначить как два вида такой колониальности, которая происходит в голове.
С одной стороны, "шизоколониализмом" можно назвать всевозможную деятельность как советских, так и российских спецслужб под эгидой властей по поддержке деколониальных движений за освобождение вплоть до террористических организаций на Ближнем Востоке и в Африке. Этим всегда занимался Советский союз и его непосредственная наследница КГБ, ФСБ и нынешняя путинская Россия. Это при том, что сама страна, СССР, Российская империя и Россия, всю жизнь была колониальной империей, подавляла другие народы, стремилась завоевать соседние территории, называя это, опять-таки, мистическими терминами "освоение", "первооткрывательство" и так далее. При этом сам факт использования таких слов подразумевал, что на этих территориях, которые "осваивают", "открывают" никто не живет и никто никогда не жил. И вот эта борьба с колониализмом, всяческое желание замазать и скрыть собственную часть и собственную колониальную сущность, при этом всячески поддерживая на декларативном уровне борьбу за деколонизацию и всевозможные довольно постыдные игры на колониальных травмах других народов, прежде всего я сейчас говорю про Африку, всё, что было нацелено и продолжает быть нацелено на раскол Европы, Запада, и это все активно подкармливается. И это как бы такая официальная ветвь "шизоколониализма", когда, ведя самую кровавую геноцидальную имперскую колониальную войну с Украиной, Россия выставляет себя как главный борец за освобождение.
В Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него под геноцидом понимаются следующие действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую:
а) убийство членов такой группы;
b) причинение серьезных телесных повреждений или умственного расстройства членам такой группы;
с) предумышленное создание для какой-либо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение ее;
d) меры, рассчитанные на предотвращение деторождения в среде такой группы;
e) насильственная передача детей из одной человеческой группы в другую.
— Вы назвали вот эту войну, которая сейчас идет уже третий год, "имперской, колониальной". Не для всех это очевидно. Мы брали интервью у политолога Фёдора Крашенинникова, который задался вопросом, а что это такое, применительно к России? Почему так происходит? Неужели это настолько неочевидно?
— Я повторю, градация от "непонимания" до "нежелания понимать" очень большая. Честно говоря, когда это касается московских и российских интеллектуалов, у меня есть сильное подозрение, что это больше "нежелание понимать", чем "непонимание", поскольку люди образованные, люди, читавшие книги и жившие на Западе, люди, которые представляют, что происходило с деколониальным движением в мире и насколько то, что представляет из себя современная и на протяжении истории представляла Россия, абсолютно ложится в матрицу. Ничего здесь нового нет, никакого тут особого пути нет.
Можно говорить о каких-то характеристиках российского колониализма, можно говорить о какой-то специфике, но прежде чем говорить о деталях, общая картина очень простая: была империя под названием Советский Союз, у неё было 14 официальных колоний, которые назывались братскими союзными республиками; и было большое количество очень невидимых колоний, которые продолжают оставаться внутри России. Мы с вами прекрасно знаем и официальный нарратив, и просто на бытовом уровне, как население относится к бурятам, башкирам, тувинцам, я даже не буду говорить про Северный Кавказ и вообще про Кавказ.
Мы ведем курс "Россия. Деколонизация. Введение", и буквально вчера у нас была лекция нашей коллеги, бурятской журналистки и активистки Юлии Хазагаевой. Она провела блестящий анализ образа нерусских народов в советском, постсоветском, российском кино. И каким образом кино внесло решающий вклад в создание образа смешного, диковатого, нелепого, а иногда вредного — вплоть до злодейского, как в случае чеченского народа, образа других народов.
— Вы сейчас упомянули кино и творчество, но и русских часто изображают не совсем политкорректно. Русские народные сказки про Ивана-дурака — разве это комплимент?
— Нужно провести довольно резкую границу. Одно дело — самоирония. Я наполовину еврейка; если я расскажу какой-то еврейский анекдот не публично, а в какой-то компании, это может быть смешно или несмешно, уместно или неуместно, но вряд ли это будет сочтено за антисемитскую выходку с моей стороны, потому что в этом будет доля самокритики и самоиронии. Мы вчера обсуждали фильм "Мимино", который в значительной степени создан грузинскими авторами, хотя там всё равно много колониальных мотивов, самоиронии на грани, но когда речь идет об иронии над самими собой — это одно дело.
Русские народные сказки смеются над таким прототипом, образом Иванушки-дурачка, над самими собой. Как только начинается какая-то критика русских в целом или призывы к критическому отношению, коллективной ответственности (как сейчас за геноцид украинцев), то русский народ, россияне первые возмущаются и говорят, что это нацизм, ксенофобия, шовинизм, дискриминация. Недаром идея "cancel Russian culture" (культура отмены, или культура исключения (англ. cancel culture, call-out culture) — возникший в США и Европе социально-политический термин; современная форма остракизма, при которой человек или определённая группа лишаются поддержки и подвергаются осуждению в социальных или профессиональных сообществах как в онлайн-среде и в социальных медиа, так и в реальном мире — "Idel.Реалии"), эпизодов которой было раз, два и обчелся (я уверена, что это было подогрето спецслужбами), но шуму вокруг неё было очень много благодаря тому, что это та болезненная точка, на которую можно легко воздействовать: "Ах, мы жертвы, нас обижают, нас притесняют". Это касается и тех, кто поддерживает нынешнюю власть, и антипутинскую оппозицию, которая тут же бесконечно делает из себя жертв.
Вообще, идея виктимности присутствует в российском колониализме очень сильно — "Мы всегда жертвы, если не нас, то мы". Это и путинский нарратив — "Вот если бы не мы напали, то на нас напали. Ещё бы немножко, подошли бы к нашим границам, русская идентичность исчезла бы". Вы знаете эти бесконечные пропагандистские нарративы; в них не так интересно разбираться — они более топорные.
Но есть гораздо более тонкие вещи, когда люди, которые, казалось бы, против войны, против Путина, против такого милитаристского и имперского в чистом виде, так или иначе транслируют те же самые нарративы. Путин говорит про величайшую геополитическую катастрофу с распадом Советского Союза, а недавно отпущенный, к счастью, на свободу российский оппозиционный политик Илья Яшин говорит о величайшем риске и трагедии распада России — и тут же начинает пугать Запад ядерным оружием, что тоже является таким типичным пропагандистским инструментом другой стороны.
— Я хотел бы здесь уточнить. Вам кажется, что когда российские оппозиционные политики выступают против распада России, за этим стоят не конкретные вызовы — например, распространения ядерного оружия, а отношение и желание сохранить единую и неделимую Россию?
— Я боюсь, это сидит очень глубоко подсознательно. Я говорю, что есть колониализм на уровне идеологии, на уровне милитаристской идеологии. Повторю, как вот нынешняя война в Украине — это желание восстановить сферы влияния и вернуть себе ушедшую колонию, каковой Украина, безусловно, была в Советском Союзе. Недаром уход Украины из этой "дружной" семьи воспринимался многими болезненно, потому что это сидит очень глубоко, "это наше, это мы, украинцы — это почти русские" и так далее. Но это же распространяется и на другие народы.
И, вообще, идея собственного величия, такая недодуманность собственных привилегий, собственного центрального места, "великой" русской культуры, которой русские одарили все окружающие народы... При этом нет понимания, сколько всего было сделано для русификации, для подавления других культур: от смены алфавитов (чтобы народы и люди не имели доступа к своему культурному наследию) до постепенного уничтожения образования на языках и даже запрет пользоваться своим родным языком в общественных ситуациях и многое другое.
Проблема российской оппозиции в том, что на 90% — это москвичи или люди, аффилированные с Москвой, которые там, может быть, не родились, но переехали туда, и так или иначе москвоцентричные. Я это хорошо вижу, поскольку сама москвичка во многих поколениях; увидеть, посмотреть этими глазами, увидеть себя, москвичей, даже просто глазами других народов и жителей других городов, просто посмотреть на себя глазами человека из Калуги или Тулы бывает очень полезно и познавательно.
Привилегия не иметь необходимости смотреть на себя критически — это тоже одно из свойств людей империи, людей титульной нации; скажем так, не евреи могут позволить себе не замечать антисемитизм, люди не чёрные могут позволить себе не замечать расизм, не женщины могут позволить себе говорить, что никакой мизогинии нет, люди основной, скажем так, сексуальной ориентации могут говорить, что никаких проблем геев вообще не существует, потому что это проблема, которая тебя непосредственно не касается, с которой ты можешь жить, продолжая её не замечать.
И вот этот "шизоколониализм" московской и российской интеллигенции (во многом и еврейской интеллигенции, что, кстати, немаловажно), этот взгляд на себя как на потенциальную жертву государства (поскольку интеллигенция всегда была преследуемой за свободомыслие и при царизме, и после, и, конечно, подвергалась большим гонениям и просто уничтожению и большевиками, и в сталинское время, и диссидентское движение в застой и так далее) исторически, с одной стороны, совершенно оправдан. Но, с другой стороны, это же ощущение себя постоянной жертвой не дает возможность посмотреть на себя как на агрессоров.
Почему так сложно или почти невозможно дается сегодняшним российским деятелям оппозиции, деятелям культуры, деятелям в эмиграции возможность просто признать свою ответственность — хотя бы культурную и историческую — за то, что сейчас происходит в Украине? Понятно, что никто из нас не наводит ракеты, не участвует в этом непосредственно, однако не понимать, что именно наша культура, наше такое отношение, недостаточное внимание, которое было уделено бытовому шовинизму, ксенофобии, присутствующей на уровне сказок, литературы, отсутствие критического анализа собственного культурного кода и собственной культуры, собственных нарративов — это тоже внесло свой вклад; может, это не подпитывает непосредственно летящие ракеты, но это подпитывает то равнодушие, с которым общество их готово принимать. Убивают кого-то другого. И это то, почему общество с большим трудом проглотило первую чеченскую войну; всё-таки сопротивления там были, там были голоса, там были письма Немцова.
— Чеченскую войну или российско-чеченскую?
— Российско-чеченскую войну, это будет точнее. Это тоже часть того, что просто на уровне слов. И вторую, когда уже просто на производственные масштабы была поставлена идея (в том числе пропагандистская) сделать из чеченцев террористов, злодеев, создать образ врага на уровне опасности.
Как я уже много раз говорила, это все тоже не на пустом месте — такие вещи строятся на глубоких страхах, фобиях и каких-то неотрефлексированных ксенофобских клише, которые живут с XIX века. "Злой чечен ползет на берег, точит свой кинжал" — это Лермонтов, это не Путин придумал. О таких вещах, которые были во всех литературах, культурах, которые были критически отрефлексированы, переосмыслены, в англоязычных учебниках есть соответствующие комментарии.
С российской литературой ничего такого проделано не было, любая попытка вызывает крики "Неужели вы предлагаете сжечь нашего Пушкина и скинуть всё с корабля современности?", хотя предлагается просто критически посмотреть на наше культурное наследие глазами человека; не глазами автора XIX века, а глазами человека, который читает это в XXI-м.
— На форуме Свободной России в Вильнюсе вы призвали дать представителям колонизированных народов возможность говорить о своих проблемах. Почему это так важно? Почему они сами должны говорить о своих проблемах?
— Мне каждый раз неудобно, если честно. Я же понимаю прекрасно: вы меня приглашаете, куда-то ещё меня приглашают — и опять получается, что человек из Москвы, человек русских культурных корней, человек, который изначально имел больший доступ ко многим (хотя мои родители были очень антисоветские, мы жили очень бедно) хотя бы интеллектуальным благам, к критическому мышлению, к просто критическому взгляду на советскую действительность.
И сейчас я с вами об этом разговариваю, хотя, конечно, гораздо более нормально было бы, чтобы об этом — особенно на форуме свободной России — говорили люди, которые, так сказать, были объектами, являются объектами российского колониального отношения, чьи предки непосредственно пострадали от этого колониализма и кто продолжает от этого страдать и против этого бороться. Есть принцип "ничего о нас без нас" — это принцип даже простой вежливости. Будет невежливо, если мы будем сидеть в гостях, и я начну говорить: "Вы знаете, Рамазан то, Рамазан это", а вы будете молчать.
— В то же время российские критики Кремля часто предпочитают просто иронизировать, называя какие-то мероприятия деколониальных активистов цирком и так далее. Это тоже из-за боязни признать?
— Я думаю, что по большому счету да. Эти люди непосредственно никогда это не признают, может быть. Но я уверена, что в глубине любого такого отношения сидит страх. Причем для части людей страх не какого-то там суверенитета, распада, а страх собственной ответственности.
Если честно посмотреть в зеркало и посмотреть на свою собственную историю, на то, что казалось незыблемым, на трофейные часы прадедушки, которые были просто украдены из какого-то немецкого дома, или на какие-то блага, которыми пользуются москвичи за счет выкаченных из колоний ресурсов, полезных ископаемых, нефти, золота и чего угодно, и создание этого образа таких диковатых недоразвитых и бедных районов из богатейших земель, как Якутия, например, — это тоже часть такого мироощущения.
Это неудобная правда, которую очень не хочется замечать, потому что тогда неизменно придется признавать свою ответственность, ответственность родителей, предков, потому что так устроены механизмы империи. Все так или иначе в них участвовали: кто на уровне нарративов, кто на военном уровне, кто на экономическом, а кто и то, и другое, и третье.
— Но российские критики Кремля иногда приводят доводы, которые вполне себе имеют логику. Например, ранее мы говорили с оппозиционным политиком Андреем Пивоваровым. Он считает, что поднятие темы деколонизации — это подарок путинской пропаганде, поэтому её не стоит поддерживать. Как вы считаете, это правильный подход?
— Может быть, я имею роскошь так говорить, но отсчет чего бы то ни было (в плюс или минус) от путинской пропаганды — это уже форма несвободы, особенно для людей, которые находятся вне России. Если завтра Путин начнет восхвалять художников Возрождения — это не значит, что с ними что-то случится и мы должны их резко разлюбить.
Мне кажется, отсчитывать себя от фашистской преступной власти в принципе неправильно. Может быть, если бы в России была реальная политическая система, если бы были партии, если бы были выборы, можно было бы строить какую-то тактику и стратегию, но речи об этом вообще не идет. Речь идет даже не о деколонизации, а о деколониальности — это то, что происходит в головах, это деконструкция нарративов и какой-то системы взглядов на другого, которая продиктована собственным имперским наследием; и подвергнуть это наследие критическому анализу, деконструкции и понять, какой процент собственных взглядов на мир мы обязаны этим так и не проработанным, поэтому латентным проблемам, заболеваниям.
Это общее заболевание; российское имперство — это общее, им в равной мере заражена и путинская часть общества, и власть, и оппозиционные лидеры; просто это имеет другую форму. Это не носит активно милитаристский или человеконенавистнический характер, но в этой оптике по-прежнему нет места для взгляда и голоса другого. Поэтому мы особо не видим в медиа широкой дискуссии по поводу колонизации со множеством голосов представителей борьбы за независимость той или иной формы народов России. Либо мы этого не видим, либо это представляется в форме маргиналов — таких немного забавных, что совершенно ложится в классическую форму взгляда колонизатора на колонизируемое. В этом смысле лидеры российской оппозиции ведут себя абсолютно хрестоматийным образом, как всегда вели себя колонизаторы и их интеллектуальная, более рафинированная и менее агрессивная часть. Нет голоса другого, нет места другого, нет оптики другой.
— Обычно мы задаем гостям один и тот же вопрос: а что после Путина? Но сегодня я хотел бы немного перефразировать: как вы считаете, отношение к колониализму в России изменится после Путина?
— Я не думаю, что это изменится разом после Путина. То, что это слово так остро вышло на первый план, вызывает такую острую реакцию, в том числе неприятия, — это очень положительный фактор. Эта реакция говорит о том, что это попадает в нерв.
Это не вопрос одного дня, мы видим деколониальное движение даже в тех местах, где эта работа давным-давно начата и продолжается; это все равно огромная проблема, это травма многих поколений, это вина, это ответственность, это очень сложный процесс, который, прежде всего, невозможно отмотать назад. Невозможно вернуться во времена рабовладения, вернуться в то время, когда насильно крестили бурятов или убивали черкесов. Невозможно, но принять на себя ответственность — это то, что, как мне кажется, было бы самым естественным для антипутински настроенных людей, людей, которые имеют соответствующий инструментарий и язык: артикулировать это, переформировать это.
В этом и был бы шаг вперед к политическому воображению, не просто "сейчас мы уберем плохого Путина и заживем хорошо, плохой Путин умер, пришел, предположим, не такой плохой Мишустин, он остановил войну в Украине, вывел войска и кое-как живем, как раньше". Мне кажется, что так не будет. Как будет? Я не знаю. Я думаю, это длинный процесс; то, что этот процесс начинается сейчас на уровне дискуссий, мне кажется принципиально важным, потому что звучащие слова, несмотря на, казалось бы, их бездейственность, меняют состав воздуха: чем более громко и остро будут звучать эти слова, тем больше шансов, что они что-то сдвинут в реальности.
А деколонизация и деколониальный взгляд, допущение присутствия оптики другого и критический взгляд на себя начинается с головы. А над своей головой каждый может работу проделывать сам.
Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь.
